Гастарбайтер
Сегодня, после всех погодных скачков и перипетий, наконец, наступило лето. Утро было теплое, прозрачное. Воздух звенел тишиной и птичьими песнями. В такое ранее утро хочется думать только о хорошем, отбросив все мирское, вредное и неприятное
Посреди всего этого вечного, в зарослях цветов и кустов своего частнособственнического сектора, сидит прекрасная женщина. Она, с 7 часов утра, на своем дачном участке, сидит в вечернем платье цвета черники и из-за этого одеяния и времени, в которое все происходит и еще из-за чего-то, все выглядит странно и нелепо. Выручает широкополая шляпа, как будто наводящая баланс между местом, временем и необычной женщиной, почти полностью скрывающая ее лицо.
Ощущения этого утра дополняет желание остановить мгновение. Но мгновение остановить невозможно, поэтому наступает следующее. А в том следующем, идет по дороге, что проходит мимо участка нашей прекрасной героини незначительный, судя по всему, человек. Мужчина слегка потертой внешности и одежды, постучал в ворота и спросил с небольшим азиатским акцентом
- Хозяйка, здравствуй! Помочь надо?
Дама махнула рукой, приглашая мужчину войти. Когда он подошел, то увидел что женщина, которая издалека была прекрасной, вблизи оказалась очень немолодой и пьяной.
Садись, сказала она ему, с той развязностью, которую так обаятельно изображают актрисы в кино и которая в жизни выглядит гораздо менее привлекательной.
Мужчина развернулся, собираясь уйти, и даже сделал первые шаги, но услышал за собой
- Не уходи!
Мольба, звучащая в этом восклицании, остановила мужчину.
Повернувшись, он опять увидел эту выпендрежную пьяненькую тетеньку в туфлях лодочках, с утонувшими в землю шпилькми. Но себе на удивление, подошел к столу. Да это был и не стол, а какая-то доска на пне и сел на стул. Стул был настоящим.
- Тебя как зовут?
- Миша
- Миша гастарбайтер…, а меня Нина
- Слушай Миш, там, в домике, у входа стоит бутылочка водочки, давай хлопнем по рюмке.
- Я не пью.
- Да ладно, только без воспитательного процесса. Тащи сюда бутылку
Бутылка была нимало початой. Затем его послали за рюмками. Рюмки оказались хрустальные, идеально чистые и видимо старинные.
Он налил Нине рюмку… и себе.
- Ну, за прекрасное утро!
- Да, Нина, сейчас 8 утра.
- Слушай, Миша гастарбайтер, а почему у тебя речь такая правильная? Ты ведь из кишлака с Памира.
- У меня отец был учителем русского языка. Я тоже учитель, но математики
- Ой, Миша! А что такое тангенс?
- Тангенс это отношение противолежащего катета к прилежащему.
- Ой, Миша! И правда знаешь. Садись 5. Я тоже учительница математики. Была… Вот как месяц пенсионерка. Коллектив культурно «проводил». Ну, за нас, учителей математики!
А потом они сидели весь день и болтали, болтали. Нина и протрезветь успела. А они все рассказывали друг другу, все. И о том, что у Нины муж был, да сплыл. О том, что сын вчера смертельно нагрубил. Сказал, что она неудачница, и его таким сделала. А она, между прочим, пять лет его долг, от неполучившегося бизнеса выплачивала. И постоянно тряслась за его жизнь. Ей намекнули, что мол, все на свете небезопасно для него. И о том, что жена Миши погибла во время гражданской войны, а детей они еще не успели завести. И что ему 48 лет, и он ищет любую работу. Они были как будто единомышленниками, объединенными одной темой. А тема эта – Жизнь. Одна большая, полная вечных тревог и невзгод, неустроенная Жизнь.
До вечера они не отрывались от разговоров. Они больше не притронулись к водке, но пили чай с хлебом, за которым Миша сбегал в ближайшую лавку, а она боялась, что он и не вернется. А он в это время боялся, что она его не впустит. Но, когда он вернулся, они снова стали болтать. И она ему объяснила, зачем нарядилась в 7 утра как на бал. Хотела отметить вечный отпуск. И оказалось, что Миша не Миша, а Амершо. Нина как будто вся расслабилась. Освободилась, хотя бы временно, от вечного напряжения. Как будто вся усталость из нее стала потихоньку уходить, освобождая сердце. У нее стали смежаться глаза. Был уже поздний вечер, такой же прекрасный как утро, напоенный теплом и мерцающим воздухом. Миша уже давно сидел не напротив, а рядом и подпирал плечом постепенно, как шарик, сдувающуюся Нину. Когда она совсем затихла на его плече, он взял ее на руки и понес в дом.
Утром, когда Нина открыла глаза, вся мизерная комнатка, которая являлась ее дачей, была озарена теплым утренним светом, пробивающимся из-за скромненьких занавесочек, кем-то заботливо задернутых. За тоненькой перегородкой, разделявшей комнату и некий закуток, именуемый кухней, раздавалось шипение чайника. Нина поймала себя на мысли, что никогда в жизни не слышала этого уютного звука лежа в постели по утрам. Чайник она всегда ставила сама для всех. А всех-то было только и всего: драгоценный сын, с затянувшимся переходным возрастом, муж, который был, да сплыл, да еще парочка мужчин, которые не задержались, так как не выдержали самого главного внутреннего Нининого требования – быть в дружбе с Артемом, сыном. Лучший вариант из этой «парочки» был пофигизмом. Это было уже что-то, но, как оказалось, строить на этом отношения, не говоря о семье, не получилось.
Нина лежала на своем холостяцком, давно не раздвигаемом диванчике, и наслаждалась послесонным небытием и, давно забытым девичьем ощущением беспричинного счастья, счастья «просто так». Чайник затих, Нина стала включать свою голову в режим «Драйв»:
Прекрасное утро – раз.
Я лежу на диване в своем любимом нарядном платье цвета черники – два.
Туфли лодочки на шпильке стоят ровненько по линеечке у дивана в ряду с тапочками – три.
Я вчера решила отметить в прекрасном вечернем виде с самого утра свое гордое шествие по хорошо проторенной, широкой дороге независимости, как кажется, тем, кто ее проторивал. На самом же деле эту дорогу надо назвать дорога ненужности – это четыре
Но чайник-то только что шипел…
В комнату постучали, и за дверью раздался голос с мягким неуловимым азиатским акцентом
- Эй Нина, ты проснулась? Я вхожу.
На пороге появился гастарбайтер с подносом, на котором стоял чайник и бутерброды с сыром. Это было грандиозно.
- Амершо…она примолкла, только бы не разрыдаться.
Ей 61, и ей никогда не подавали «кофе в постель».
Амершо поставил поднос рядом с диваном на табуретку, а сам уселся на венецианский стул, который Нина выхватила из рук сына, когда он этого инвалида решил выбросить на помойку и пообещал, что не повезет хлам на дачу. Пришлось везти самой в электричке. Нина все мечтает его отреставрировать.
Голова совсем включилась и сказала Нине - Амершо – это пять.
- Амершо, откуда это, мы ведь вчера съели весь хлеб, две буханки.
- Э Нина, мы вчера съели три буханки, а еще математик.
- И сыр?!
Ты вчера сказала, что любишь сыр, и когда у тебя найдут закальцованность всех сосудов, ты все равно от него не откажешься.
Боже, что я тебе еще наплела?
Да больше ничего. Мы ведь целый день ели три буханки хлеба, разговаривать было некогда.
Все, что говорил Амершо, было так мило и смешно, что Нину отпустило от раскладывания и нумерации в голове событий вчерашнего дня. Они стали есть. Нина смеялась по всякому поводу. Ей было очень хорошо. Очень…Может быть, это было даже счастье. Беззаботное счастье сей минуты.
- Нина, ты красивая.
Ей и в голову не пришло ответить – Была. Она действительно красивая сейчас. Она ощущала свою красоту.
Они болтали, гуляли, ели простую, самую вкусную в мире еду. Амершо приготовил на костре вкуснейший плов, хотя он был и без мяса.
В этом бесхитростном мире они прожили до конца лета. Амершо каждое утро стучал к ней в комнату и являлся с подносом чая хлеба и сыра. Нина забыла думать обо всех невзгодах, включая свое прерванное учительство и, кажется, черпала силы, глядя в бархатные его глаза. И даже, когда к ней в гости приехала подруга и доверительным голосом спросила
- Не боишься, что он весь аул навезет сюда?
Нина не задумалась об этом ни на минуту.
За это время Амершо залатал весь домик и блестяще отреставрировал венецианский стул. Привел в порядок сараюшко, в котором ночевал. Два раза ездил на заработки со своей бригадой в Новгород. Ставили бани. Приезжал «богатый», как он говорил. И на столе появлялись пирожные. Нинины деньги отказывался тратить даже на еду.
А вот в конце лета Амершо погрустнел и засобирался на Родину. Что-то приключилось с родственником, вроде братом. Все это было каким-то невразумительным. Он улетал рейсом Санкт-Петербург – Душанбе. Нина его провожала. Он летел в компании таджиков. И с чего бы это Нине его провожать.
Она бодро распрощалась с ним в фойе аэропорта, а потом долго еще пробыла там, после его ухода за разделительный турникет. Нина, позже вспоминая эту линию, мысленно назвала ее разделительной полосой жизни.
Нина невесело поехала домой, в свою городскую квартиру, в которой не была за лето ни разу. Сына не было дома, подруге позвони, прилетела бы с радостью, но этого не хотелось. Телик, тяжесть и пустота.
Прошла осень и зима, наступила ранняя весна. Нина не была на даче с тех пор, как проводила Амершо на самолет. Один раз она не выдержала и позвонила ему. Телефон долго никто не снимал, а затем звонок был сброшен. Значит жив.
Нина вяло функционировала. Занималась домом, нашла себе учеников и уверяла себя, что собственно ничего такого в ее жизни не произошло.
Март выдался кислый, дожди перемежались с мокрым снегом. В один из таких дней Нина вдруг отменила занятия и поехала на дачу. В такую погоду и собаку не выгоняют на улицу, а ехать на необустроенную дачу вообще глупость и гибель.
Когда Нина месила грязь по дороге к даче, начало уже смеркаться. Какая-то блажь ехать в этот неотапливаемый домишко, но она упрямо двигалась к дому. Домик стоял замерзший и понурый. Продрогшая Нина стала его открывать. Дверь отсырела и не поддавалась. Она беспомощно и яростно трясла ее, затем сползла по стене на промокшее и грязное крыльцо, покрытое скользким слоем прошлогодних листьев, и заплакала.
Раздался телефонный звонок и Нина, еще не достав телефона, знала, что звонит Амершо. Все смешалось, перепуталось и в голове и в кармане. Она никак не могла достать телефон мокрыми, непослушными руками, а телефон все звонил и звонил. И когда она, наконец вытащила его из кармана и нажала на кнопку, услышала самое лучшее в мире признание
- Нина, я не могу без тебя. Я знаю, что ты на даче. Я еду к тебе.
Она, как безумная ринулась на дорогу. Холодный мокрый снег слепил ей глаза, но она этого не замечала. Она бежала, не выбирая пути, и почти добежала до станции, когда поскользнулась и упала в дорожную жижу и осталась сидеть в ней все с таким же воспаленным умом, который даже не задумался, а что значит «еду к тебе».
Прошла полутемная электричка из города. На дороге не было людей, да и какие безумцы захотят в такое время года и в такую погоду, ехать в ночи на дачу. Нина сидела на земле. Голова ее не включалась ни в какой режим, кроме режима «счастье». Но дорога была пустынна. Время остановилось совсем. И будто, тяжеленные заржавевшие поршни, пытались сдвинуть его и, преодолев преграду, они все-таки медленно заработали. На дороге показался одинокий путник, который сначала шел быстро, а затем побежал. Время опять пошло вперед. Человек бежал все быстрее, силясь опередить это время.
Амершо подбежал к Нине, но не стал ее поднимать, а уселся сам рядом, не притрагиваясь к ней. Они смотрели друг на друга, и каждый пытался вобрать в себя и запомнить навечно, то счастье, которое сидело напротив. То чистейшее, что не могло быть запачкано не только несусветной погодой, а вообще ничем.
- Нина, ты меня прости.
- Ты хотел бросить меня?
Нина вдруг ожила. Она хватала Амершо за плечи, била его по лицу и бокам. Она рыдала и все время приговаривала
- Ты хотел меня бросить! Ты хотел меня бросить!
- Нина, я хотел, но не смог. Я хотел, чтобы ты меня бросила. Нина, я люблю тебя…
Он ее обнял. Теперь они стояли друг против друга. Нина опустила голову ему на плечо и никакая земная сила не смогла бы оторвать ее от этого щуплого, плеча и зародить хоть крупицу сомнения. Ночь совсем опустилась на землю, скрывая их заброшенные фигуры.
- Как ты смог прожить без меня эти месяцы!
- Как я смог прожить без тебя эти годы, почти шепотом произнес Амершо.
- Нина, пойдем пить чай с хлебом и сыром. Я по дороге купил.
Наталья Ширяева
Санкт-Петербург
2016 год
Комментарии